Сегодня мир задается рядом непростых вопросов, один из которых - как пандемия коронавируса изменит наши жизни и привычный быт. В рамках рубрики «Семиотика ГАУГН» ученые с мировыми именами говорят о будущем видении планеты. Своими мыслями о международной солидарности в эпоху пандемии поделился доцент семиотики Университета Кальяри Франсиску Седда.
Коронавирус ворвался в нашу жизнь как настоящий несчастный случай: не только потому, что его появление не было спланировано человеком, как утверждают сторонники конспиративных теорий, но и потому, что степень его воздействия неизвестна подавляющему большинству живущих на планете людей. Последней по времени подобной пандемией был испанский грипп 1918-1920 годов, и как явление он находится вне нашего личного понимания, исключая опыт некоторых долгожителей, таких как словенский писатель Борис Пахор: сейчас ему 106 лет, и он помнит, как в пятилетнем возрасте потерял свою сестру Мимику, ставшую жертвой испанки.
COVID-19 сразу же стал восприниматься как планетарный феномен, однако его развитие в определенных геополитических условиях нынешнего мира способствовало принятию ответных конкретных государственных мер. Координация и ведущая роль в научных вопросах, которую взяли на себя транснациональные структуры, такие как Всемирная организация здравоохранения, не принесли немедленного ответа на возникшую ситуацию, поскольку оказалось, что вирус имеет локальные различия. Кроме того, это подняло проблему функционирования и финансирования транснациональных институтов, таких как Европейский Союз, и подчеркнуло ценность международного сотрудничества, обозначив разницу между актами международной солидарности и более или менее явными формами проявления мягкой силы.
С одной стороны, кризис поставил на первое место науку и медицинские исследования и выявил глобальный характер совместных ответных мер. С другой стороны, конкретные меры, принятые для противодействия угрозе COVID-19, сделали ощутимой разобщенность мира, его институциональные несоответствия, разницу в культурном отношении между обществом и правительствами в ситуации риска. Особенно потому, что речь шла о риске неожиданном, особенном, невидимом, вызванном вирусом, способном распространяться бессимптомно.
В этом смысле важен тот факт, что в течение короткого времени дискуссии о COVID-19 превратились в историко-антропологические реконструкции того, как конкретные регионы и культуры реагировали на пандемии в прошлом. Так у нас возникла идея сделать анализ семиотических размышлений по этой теме, взяв за основу модель смысловых режимов, разработанную французским семиотиком Эриком Ландовским в книге «Рискованные взаимодействия», а также посмотреть на работы других семиотиков в данном контексте. Мы используем схему анализа, основанную на противостоянии между взаимодействием запрограммированным и случайным и развивающуюся путем определения позиций манипуляторного (неслучайного) взаимодействия и путем незапрограммированного приспособления. Далее последует подробное разъяснение концепций и терминов, но уже сейчас отметим разницу с подходом Ландовского, которую можно трактовать и как дальнейшее развитие его модели. Его подход имплицитно основан на двухчленном взаимодействии, мы же видим, что пандемическая ситуация задействует как минимум три составляющие.
По сути вопрос не ограничивается взаимосвязью между последствиями вируса и реакцией государств: на первый план выходят те, кем управляют. Иначе говоря, вирус заставляет нас пересмотреть отношения между правительствами и управляемыми народами, то есть коллективные взаимоотношения в целом. Это прекрасно видно на примере разницы между запрограммированными и случайными мерами в ответ на появление вируса, с одной стороны, и по реакциям манипуляции и приспособления, с другой стороны. Первые два элемента, хотя и противостоят друг другу, на данном этапе сближаются, стремясь к объективации управляемого населения. В ситуации вируса государство рассматривает народ как пассивный объект, как население, с которым нужно работать, как совокупность индивидуумов и групп, которым разрешается оставаться в состоянии относительной хрупкости и дезорганизации, вытекающей из сегодняшней неопределенности.
В случаях манипуляции и приспособления вирус является катализатором, выводящим на первый план две другие субъективируемые модуляции отношений между управляющими и управляемыми. В случае манипуляции это превращение коллектива в народ, наделенный волей к мобилизации. В случае приспособления это учреждение гражданственности с общим и личным чувством ответственности.
Нужно сделать некоторые уточнения. Во-первых, наша работа имеет экспериментальную, а не теоретическую цель. То есть мы стремимся использовать семиотический инструментарий «вживую», чтобы уловить неожиданные эффекты опыта, который сейчас проживаем. Это также означает появление теоретических и методологических сомнений и проблем, тогда как решения только намечаются в виде гипотез или планов для другого типа работ.
Во-вторых, при более точной визуализации, которую мы пока только пытаемся наметить, получится отследить динамическое и сложное измерение политического взаимодействия, о котором идет речь. С этой точки зрения семиотическую схему следует трактовать как «поле», наполненное отношениями, напряжением и фигурами, внутри которого идут процессы позиционирования и движения.
Возвращаясь к общим теоретическим вопросам, нужно констатировать тот факт, что четыре семиотических режима - неопределенности, приспособления, манипулирования и программирования, - с соответствующими вариантами реакции на риск (отрицание, сосуществование, сдерживание, устранение), с методами взаимодействия (замешательство, расширение потенциала, мотивация, контроль) и формирования коллективов (индивидуальность, гражданство, народ, население), - сейчас фактически происходят параллельно на разных уровнях. Мы видим, например, что каждый конкретный выбор, сделанный институтами, вызывает сомнение или требует определенных уступок в ощущениях, привычках и основных правилах. Также очевидно, что одни и те же методы взаимодействия между вирусами, государствами и коллективами находятся в процессуальном измерении и, следовательно, могут все время варьироваться, в зависимости от ситуаций и обстоятельств.
Это видно, например, в постепенном или внезапном переходе между различными логиками (от случайности к программированию, от манипулирования к приспособлению и др.). Это становится ясным из коллективного ощущения того, что мы находимся в неопределенном процессе приспособления, причем приспосабливаются не только наши различные чувства, но и воля человека к воле нечеловеческой, представленной вирусом. Наконец, это понятно потому, что сама изменчивость выбора институциональных действий может спровоцировать общий эффект случайности, воспроизводящий логику несчастного случая, спровоцировавшего нынешнюю ситуацию.
Однако нам кажется очевидным, что есть некоторые доминанты или типы логики, которые многие государства склонны предлагать как некое пособие в ответ на вирус и для выстраивания отношений между управляющими и управляемыми. Эти логики - одновременно не что иное, как языки: путем формирования ответа на риск они выстраивают отношения управляющих с управляемыми, формируют коллективы. Также эти логики являются противоположностями, то есть крайними точками, на которые направлены наши действия, тенденции и трансформации.
Чтобы рассмотреть эти доминанты более подробно, нужно проанализировать немедленные реакции (или реакции в самые первые моменты кризиса), предпринятые государствами: то есть те, благодаря которым стали более очевидными методы борьбы с кризисной ситуацией. Речь идет о методах одновременно культурных и политических, и потому мы говорим о семио-политическом ответе на кризис, спровоцированный коронавирусом.
Перевод с разрешения автора: Инна Меркулова.
Читать также
