3 апреля в возрасте 84 лет ушел из жизни доктор экономических наук, профессор Лев Любимов. Лев Львович был одним из отцов-основателей Государственного академического университета гуманитарных наук, благодаря которым наш Университет более четверти века выпускает профессионалов своего дела.
Приносим искренние соболезнования семье, друзьям и многочисленным ученикам Льва Любимова и в память о нем публикуем его интервью к 25-летию ГАУГН.
Когда рухнул Советский Союз, было совершенно ясно, что образование в нашей стране, как и наука, однобокие. Одна часть, конкурентная во всем мире, относится к тому, что называется «science» или «math», а другая, связанная с гуманитарными или социальными науками, была искажена до предела марксистско-ленинской идеологией или вообще отсутствовала.
В то время я работал в АН СССР, в ИМЭМО. Я создал для ИМЭМО американского партнера, поскольку сам я заведовал отделом Северной Америки. Меня перевели туда из другого отдела и поручили вновь превратить его (после изъятия из него двух первоклассных секторов) во что-то стоящее. Довольно быстро мне стало ясно, что у этого отдела нет партнеров в США. Я нашел подходящего Атлантический Совет в Вашингтоне. Это ведущая консультативная организация, которая включает в себя штат исследователей, но еще больше людей из политической элиты. Во всяком случае, когда мне удалось с ними сдружиться, то там было семь-восемь бывших государственных секретарей, даже один бывший президент, несколько вице-президентов и других госдеятелей, а руководил этим всем Эндрю Дж. Гудпастер, любимый адъютант «Айка» Эйзенхауэра, бывший командующий объединенными войсками НАТО.
Американцы предложили мне такую вещь, которую сейчас наши «патриоты» бы не поняли: попробовать собрать демократически настроенных людей из Верховного Совета и из министров и привезти их в США на учебу для проведения «мастерской», содержание которой ныне назвали бы мастерской по государственному и муниципальному управлению. Стали искать, кого бы найти из Министерства образования; я хотел взять Эдуарда Дмитриевича Днепрова, он был министром просвещения, но в это время у него случился первый инфаркт, и мне назначили Владимира Георгиевича Кинелева (заместитель министра образования и науки РСФСР во времена Горбачева), тогда я его не знал. На борту самолета мы быстро с ним познакомились и сразу совпали в мнении о том, что в социальных и гуманитарных науках мы очень далеки от остального мира. Впоследствии В. Г. Кинелев создал своеобразную коллегию при себе по этим вопросам. В нее вошли: Владимир Александрович Ядов (ИС РАН), Вячеслав Семенович Степин (ИФ РАН), Борис Николаевич Топорнин (ИГП РАН) и Александр Сергеевич Панарин. Среди них также был Владимир Дмитриевич Шадриков, заместитель министра образования.
Случились определенные события, Августовский путч, и началась другая эпоха. Естественно, в ноябре уже были люди, к которым можно было обратиться. Например, Егор Тимурович Гайдар, который стал премьером. Но были и другие политики, с которыми можно уже было разговаривать по существу. Поэтому я как-то сумел договориться с ними о том, что Кинелев идет к Салытыкову: было создано Министерство науки, образования, технологий и молодежи, возглавил его Борис Георгиевич Салтыков из ЦЭМИ РАН, сейчас он президент Политехнического музея. Я уговорил взять Кинелева первым замом по высшему образованию, что и было сделано. Дальше уже дело техники: договориться с Гайдаром, чтобы высшему образованию выделили отдельный комитет. Уже к концу 1991 года наша команда начала думать о создании Государственного совета по гуманитарному образованию. Мы создали такой совет при Правительстве РФ, который возглавил человек, имевший сердечное отношение к гуманитарному образованию Борис Григорьевич Раушенбах, один из крупнейших физиков и одна из центральных фигур МФТИ. Туда вошли мы с Кинелевым, Никита Николаевич Моисеев, тоже академик, выдающийся математик из физтеха, Александр Оганович Чубарьян, Вячеслав Семенович Степин и Владимир Александрович Ядов. У Кинелева появились деньги от зарубежных спонсоров, мы решили создать Российский центр гуманитарного образования (РЦГО), и где-то весной 1992 года Кинелев созвал Всероссийское совещание заведующих соответствующих кафедр.
На заседании своей секции я сказал: «Есть весь мир, и экономическая наука в нем не имеет никакого отношения к нашей, правда, в мировой науке есть несколько наших выдающихся экономистов лауреаты Нобелевской премии Леонид Витальевич Канторович, Василий Васильевич Леонтьев, создатель системы межотраслевого баланса (input-output model), Саймон Кузнец и еще несколько. Существует германский опыт. В 1989 году пала Берлинская стена, и что они в ФРГ в отношении ГДР сделали? Они таким же преподавателям, как вы, ввели запрет на профессию и назначили вполне приличную, независимо от возраста, пенсию. Работать можно кем угодно, но никакого научного коммунизма, истмата, диамата и прочего. Лично я считаю этот вариант неприемлемым. Давайте мы возьмем социологию, политологию, экономику и все наши гуманитарные науки и организуем трехмесячные стажировки здесь, в Москве. Мы с вами приступим к освоению другой науки, которая принята во всем мире. После этого вы получите сертификаты и разрешение от Госкомвуза (Государственный комитет РФ по высшему образованию прим. ред.) на преподавание в высших учебных заведениях. Те, кто не приедут, этого права лишатся». Они поддержали это предложение с энтузиазмом. То же произошло и на других секциях. Именно для этого было решено создавать РЦГО.
Весной 1994 года Кинелеву пришла мысль создать университет гуманитарного образования на базе РАН и соответствующих институтов. Эту идею поддержали все: Белый дом, Администрация Президента. Так был создан Государственный университет гуманитарных наук ГУГН, а меня выбрали ректором.
Получилось успешно провести приемную компанию, подобрать очень приличный первый курс. Я отвечал за экономику, политологию, социологию и за оформление всех финансовых документов, которых была немереная куча. Процесс пошел, сам я читал экономическую теорию всем факультетам в актовом зале ИФ РАН на Волхонке. Единственное, что нам не удалось создать, так это экономического факультета, который возник позже на базе ЦЭМИ РАН, а в то время у них была мощная магистратура, которая спонсировалась Гарвардом. Теперь она называется Российская экономическая школа (РЭШ, New Economic School).
Конечно, мне хотелось дойти до высокого уровня. В то время я получал бесконечные просьбы Е. Г. Ясина и Я. И. Кузьминова почитать лекции в ВШЭ. Я согласился читать макроэкономику первому курсу бакалавриата и первому курсу магистратуры. Нигде в Роcсии еще не было ни бакалавриата, ни магистратуры, только в ГУГН и в Вышке. Там я мог побольше читать, поэтому 1 сентября 1993 года начал там преподавать. Потом меня попросили перейти туда первым проректором, помочь строить Вышку. И я ушел из ИМЭМО в Вышку в сентябре 1995. Где-то в октябре следующего года мирным консенсусом я покинул ГУГН, а ректором стал весьма ответственный и взвешенный в своих поступках и взглядах человек А. О. Чубарьян. Безусловно, первые приемы ГУГН были сильнейшими, а для меня уже шла другая история: развитие Высшей школы экономики.
Читать также
